Выдающийся российский демограф, а точнее сказать, социальный мыслитель Анатолий Вишневский родился в 1935 г. Именно в этом году Сталин произнес: «Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселее». Анатолий Григорьевич посвятил свою жизнь изучению российской и мировой демографии, но не только — он изучал проблемы модернизации, сталинской в том числе. И неизменно отмечал базовую проблему России — ее недомодернизированность — и в эпидемиологическом и демографическом смысле тоже. Изучал и неизбывное же противоречие между модернизационными целями советских и российских правительств и консервативными способами их достижения. Из-за чего эти самые цели и не достигались.
Вишневский превратил свои гуманитарные изыскания в точную науку. И лишь с иронией, а иногда с интеллигентно подавляемым раздражением говорил о нереализуемых — просто в силу наличия демографических и социальных законов — планах российского начальства. Как можно биться за увеличение рождаемости в стране, которая уже испытала демографический переход и присоединилась к другой цивилизации — цивилизации низкой рождаемости? Как можно насаждать традиционные ценности в обществе, где существуют возможности для индивидуальных жизненных траекторий («плюрализм индивидуальных жизненных путей», по определению Анатолия Григорьевича)? То есть насаждать можно, но результата в итоге не будет. Традиционализм — это упрощение. А упрощение сложной среды, говорил Вишневский, — это контрмодернизация. Собственно, к этому в результате российское начальство и пришло — оно перестало думать о модернизации и даже говорить о ней. Россия идет по пути контрмодернизации, лишь подтверждая вывод Вишневского о незавершенной модернизации, говоря словами Энгельса, «семьи, частной собственности и государства».
Анатолий Григорьевич отмечал и недомодернизированность российской смертности: мы умирает не от того, от чего умирают люди в модернизированных обществах, и не так, как они (про жизнь и говорить нечего, но способ умирать — это продолжение способа жить). Великий демограф Вишневский умер на 86 году жизни, он внес огромный, мирового масштаба и уровня вклад в изучение смертности, но смерть и Вишневский — это всегда были разнонаправленные понятия. Профессор Евгений Ясин как-то сказал Анатолию Григорьевичу, почти ровеснику: «завидую вашей молодости», — и погладил по плечу, как это умеет делать только Евгений Григорьевич, когда разговаривает с людьми много младше его. Я как-то пожаловался профессору Вишневскому, что в последнее время исчезло понятие уикенда — и работа продолжается в выходные, и люди не стесняются звонить и беспокоить. На что он, усмехнувшись, заметил: «Да у меня уже давно так, я уже не различаю рабочие и выходные дни». Было это года два назад, Анатолию Григорьевичу было далеко за 80. Минувшим летом мы обсуждали смертность при коронавирусе, в показателях которой много загадок, и это было совершенно не про него, а про других людей. И надо же было такому случиться, что ковид не пожалел своего исследователя…
Физическая и интеллектуальная молодость профессора Вишневского была поразительной. В его движениях не наблюдалось ничего стариковского, это была пластика молодого человека. Поэтому и весть о кончине Анатолия Григорьевича казалась абсурдной и оказалась шоковой. Его организм и мозг были рассчитаны на больший срок, чем он отмерил своему литературному герою Петру Степановичу К. — а тот прожил 95 лет. Да, литературному, потому что Анатолий Вишневский был великолепным русским писателем. Настоящим — знающим жизнь и способным в письме к самоиронии. «Жизнеописание Петра Степановича К.» — это беллетризованная история российского и советского XX века. Демографу было мало научных средств — он описал век средствами литературы, в биографии агронома, родившегося в конце XIX века и дожившего до времен перестройки. Это — трагикомедия. По-научному точная и лирическая по эмоции. И беспонтовая, отчего и не замеченная нашей аррогантной фестивальной литературной тусовкой.
Главный труд Анатолия Вишневского — не демографический. Это книга «Серп и рубль», имеющая подзаголовок «Консервативная модернизация в СССР». В российской научной и в то же время популярной литературе, написанной не на нарочито научном или квазинаучном диалекте, скрывающем пустоту мысли, а на нормативном русском языке, ее можно поставить только рядом с «Долгим временем» Егора Гайдара. Больше за последние тридцать лет наша гуманитарная наука не произвела ничего.
Там все объясняется — и про Сталина, и про Брежнева, и про Путина. Как священник в «Не горюй!» Георгия Данелия говорил о том свете: «Нет… Ничего нет!», так и Вишневский в «Серпе и рубле» объяснил, почему, вооружившись традиционными ценностями, невозможно поднять Россию ни с каких колен — ничего не получится. И почему норма для России — оставаться немодернизированной и загнанной в ловушку вечного догоняющего развития.
Вишневского можно цитировать километрами, и это огромное интеллектуальное удовольствие, но вот фрагмент, мимо которого пройти нельзя, потому что он многое объясняет в устройстве не только советской механики, но и сегодняшней, путинской: «Мобилизационные механизмы, позволяющие в критические моменты собрать все силы в единый кулак, не годятся для долговременного использования. Если время их жизни растягивается, они становятся дисфункциональными, неэффективными. Тем более это относится к советским мобилизационным механизмам полуфеодального типа, больше ориентированным на сохранение, чем на перемены. А ведь изначальной целью системы были как раз ускоренные перемены. Здесь лежал главный корень проблемы: соединенные в одной модели модернизации революционные цели и консервативные средства вошли в неразрешимое противоречие между собой».
Чем не пророчество, «предсказывающее назад» (по Пастернаку), но и вперед тоже: «…отставание от Запада, осознанное еще прежде рождения Петра, остается кошмаром русской государственной, да, пожалуй, и не только государственной мысли уже четвертое столетие (теперь пятое. — А.К.). И столько же длятся попытки модернизации, преодоления отставания. Догоняющее развитие, порождаемые им конфликты внутри общества и его культуры надолго становятся главным стержнем исторического пути России. Модернизация советского общества — не более чем этап, пусть и очень важный, этого пути».
Анатолий Григорьевич был подлинным ученым, он никогда не выпячивал свои политические взгляды и не размахивал ими, как «отличительным колпаком» (Мераб Мамардашвили). Но как-то в интервью с несвойственной горячностью сказал: «Попытка развести модернизацию и вестернизацию — просто игра словами». А в докладе более чем десятилетней давности заметил: «…одной из главных предпосылок кардинального решения проблемы смертности в России и преодоления ее отставания от большинства развитых стран остается продолжение и завершение реформ, ориентированных на модернизацию социальной структуры российского общества, развитие средних слоев, а значит, и на создание либеральной экономической и политической среды, в которой они только и могут существовать».
Это не либерализм умер, оказывается, это граждане нашей страны умирают в его отсутствие.
В нашем разговоре пятилетней давности Вишневский предсказал архаизацию обществ, даже развитых, в ответ на новые вызовы, в том числе миграционные. Через год после этого Трамп пришел к власти в США. «Наверное, этому можно противостоять, — сказал демограф. — Но для начала надо понимать смысл происходящего».
И он в самом деле понимал смысл явлений в их стереоскопичности, в том числе благодаря тому, что видел историческую подоплеку происходящего сегодня в России и сам прожил в нескольких эпохах — некомфортная роскошь, доступная только старшим поколениям.
Анатолий Григорьевич был человеком ренессансным, междисциплинарным, с многослойным культурным бэкграундом. Ему было тесно в демографии, он и докторскую-то защищал в начале 1980-х в Институте системных исследований у Станислава Шаталина. Но через линзы демографии он видел и знал о нашем обществе больше других исследователей: «Демографические изменения первичны по отношению ко многим экономическим и культурным переменам, а не вытекают из них».
Его главное прозаическое произведение заканчивается тем, как агроном Петр Степанович К. описывает своему сыну сон — старик летит в ракете, сверху ему видна Земля, зеленый луг, вроде как Англия: «Посреди луга стоял мальчик лет двенадцати в вышитой украинской рубашке, махал им рукой и что-то кричал, а что, нельзя было расслышать.
И я не разглядел, — сказал Петр Степанович, — кто он: я или ты».
Какой уж там мальчик в вышиванке в Англии — это Харьковская область, может, Задонецк, родина Петра Степановича К.
А Вишневский Анатолий Григорьевич, директор Института демографии НИУ ВШЭ, родился, учился и даже работал некоторое время в Харькове. Умер в Москве 15 января 2021 года.
