И в Вашингтоне, и в Пекине, и в Москве все официальные лица уверяют, что хотят избежать новой холодной войны. Особо беспокоиться им не о чем, утверждается в недавнем материале The New York Times: «Сегодня противостояние сверхдержав мало чем напоминает прошлое». В статье указывается на относительную слабость России и технологическую мощь Китая, чтобы подчеркнуть, как сильно изменилось положение дел с конца 1940-х гг.
Конечно, эти различия существуют. Но мне параллели между сегодняшними событиями и первыми годами холодной войны представляются все более убедительными и даже жутковатыми.
Снова мы видим, как Россия и Китай выстраиваются против стран западного альянса, который возглавляет Вашингтон. На прошлой неделе президент США Джо Байден обратился к лидерам европейских стран на саммите ЕС, тогда как его госсекретарь Энтони Блинкен выступил с речью в НАТО, призвав западные страны к единству для сдерживания военных амбиций Китая и российской «агрессии». В это время министр иностранных дел России Сергей Лавров находился в Китае, призывая Пекин и Москву дать отпор Соединенным Штатам.
Напряженность между двумя сторонами растет. Китайские ВВС только что совершили самое значительное проникновение в воздушное пространство Тайваня. На прошлой неделе Китай также ввел санкции против европейских и британских политиков, говоривших о нарушении прав человека в Синьцзян-Уйгурском автономном районе. Россия в этом месяце отозвала своего посла в Вашингтоне для консультаций в знак протеста против «плохих высказываний» президента США. Первая встреча высокопоставленных представителей администрации Байдена и правительства Китая переросла в публичную перебранку.
Позиция Пекина заключается в том, что нынешний рост напряженности вызван неспособностью Вашингтона смириться с подъемом Китая. В том, что США помешаны на вопросах лидерства, есть доля правды. Но в риторике Пекина игнорируется то, в какой степени изменение отношения американцев и европейцев к Китаю было вызвано трансформацией его собственной политики. Ужесточение репрессий, культ личности Си Цзиньпина и бряцание оружием существенно упростили распространение враждебных взглядов по отношению к Китаю в США и Европе.
Как и в начале первой холодной войны, растущее чувство беспокойства в западных столицах сменилось осознанием угрозы благодаря нескольким важным событиям. В 1945–1946 гг. к фундаментальной переоценке намерений Москвы привело создание ею в Восточной Европе государств-сателлитов Советского Союза. В последний же год аналогичную роль сыграли подавление продемократического движения в Гонконге и появление более подробных сведений о репрессиях китайских властей в отношении уйгуров (правительство США теперь характеризует эти репрессии как геноцид).
Кроме того, в своей внешней политике Китай стал выступать с гораздо более резкими, конфронтационными и воинственными заявлениями; они стали таким же сигналом тревоги, как и серия антизападных заявлений и речей советских руководителей во второй половине 1940-х гг.
До недавних пор казалось, что Западная Европа постарается не участвовать в новой холодной войне. Решение ЕС подписать с Китаем соглашение о торговле и инвестициях позволяло предположить, что Пекину удалось вбить клин между Вашингтоном и Брюсселем. Но введение Китаем санкций против высокопоставленных членов Европейского парламента резко снижает вероятность ратификации Евросоюзом этого соглашения.
Усилия Европы по налаживанию отношений с Россией, за которые активно ратовал президент Франции Эмманюэль Макрон, ни к чему не привели. Ужесточение репрессий в самой России, ярким примером которого служит отправка в тюрьму оппозиционного активиста Алексея Навального, сближает взгляды Америки и Европы на нее.
В этой второй холодной войне, как и в первой, есть региональные горячие точки, где конфликт может вспыхнуть с новой силой. В Азии некоторые из них связаны с вопросами, так и оставшимися неразрешенными со времен первой холодной войны: это статус Корейского полуострова и Тайваня. В Европе линия фронта сдвинулась на восток: центром напряженности между Москвой и Западом вместо Берлина стала Украина.
При Дональде Трампе нарастающему противостоянию между США и Китаем зачастую недоставало идеологического измерения, имевшего важное значение в ходе первой холодной войны. Трамп был президентом, которого интересовали сделки, и его прежде всего заботил дефицит в торговле США с Китаем. По словам Джона Болтона, его бывшего советника по национальной безопасности, Трамп в частной беседе с Си Цзиньпином даже одобрял проводимую последним политику массового интернирования уйгуров.
Но с приходом администрации Джо Байдена вернулась и идеологическая конкуренция. Байден заявил, что хочет собрать демократический саммит и четко намерен восстановить статус США как «лидера свободного мира». Как и Гарри Труман, в президентство которого первая холодная война начала приобретать конкретные очертания, Байден — бывший вице-президент и сенатор-демократ, на которого интеллектуальная элита его партии когда-то посматривала свысока, но который теперь неожиданно оказался у руля в поворотный момент истории.
Кроме того, в центре противостояния сверхдержав снова оказалось противостояние технологическое. В первую холодную войну речь шла о ядерном оружии и космической гонке. Сегодня — о связи пятого поколения и искусственном интеллекте.
Но сейчас технологическая борьба идет в другом контексте. В результате 40 лет глобализации экономики Китая и Запада оказались тесно связаны. И главный вопрос в новой холодной войне, который остается открытым, — сможет ли эта экономическая интеграция сохраниться в ходе растущего противостояния великих держав.
Перевел Михаил Оверченко
