Меня обвиняют по тяжкой статье, но для того, чтобы доказать мою невиновность, достаточно открыть Конституцию.
Что у нас вообще происходит в стране? Если война, называйте войну своим именем — войной. Тогда применяйте военную цензуру. На каком основании сейчас ко мне применяется военная цензура [если нет войны]?
Если бы я совершила настоящее преступление, тогда бы можно было просить о снисхождении, но [я его не совершала]. Меня сейчас отправят в колонию — но там, за решеткой, гораздо больше порядочных людей, чем в партии «Единая Россия».
Патриотизм — это любовь к родине. Она не должна выражаться в поощрении преступлений. Коррупция — это преступление. Нападение на соседа — это преступление, оно квалифицируется в нашем Уголовном кодексе. Если один человек напал на другого — это преступление, а не самооборона.
<...>
До какого-то времени я жила очень хорошо, и могла бы и дальше закрывать глаза на все, что происходит в стране. Но я занялась общественной деятельностью, потому что пришла к тому, что деньги — это не главное. Что в могилу я не заберу с собой ни копейки. Что я голая пришла в этот мир и голая из него уйду. Я не хочу, чтобы мои дети меня стыдились.
Я с 2021 года понимала, что меня посадят, потому что я боролась с коррупцией, а коррупция — это наша скрепа государственная. Меня судят не за пост, таких постов в интернете миллион. Меня судят за то, что я делала.
<...>
Я не понимаю этих призывов: «Бей тех!», «Бей других!». Мне жалко одинаково всех! Я не разделяю украинцев и русских, мне в любом случае жаль, что беспричинно проливается кровь. Я вижу по телевизору с украинской стороны призывы «Бейте!» и с нашей стороны призывы «Бейте!». Мне непонятно! Мы ведь в 21 веке живем.
Символы V и Z должны быть стерты, а те, кто налепил их на нашу технику — должны сесть. Наша техника возит на себе фашистские символы — это плевок на Великую Отечественную, плевок на могилы каждого ветерана, это [оправдание нацизма] — целый спектр очень тяжких статей.
Подумайте, что зачем вы эти символы лепите [на свои машины]? Ну наверху во власти кто-то с головой не дружит, но на что вам голова дана?
<...>
Наверное, все это можно было остановить год назад — в феврале, марте. Но теперь поздно — и этот грех придется нести всему народу. И несмотря на то, что я с первого дня была против, это и мой грех. Я себя не отделяю от России. У меня была возможность уехать, но почему я должна уезжать?
Почему я должна куда-то ехать, если есть возможность здесь навести порядок? Это кажется, когда сидишь в квартире, кажется, что ты один, но важно начать хоть что-то делать! Начните говорить — и станет ясно, что нас много.
И пишите письма, пишите политзаключенным. Это правда, что письма в СИЗО очень поддерживают, от них как будто крылья вырастают, они дают свободу.
<...>
Когда мы как немцы проживем всю ответственность за то, что натворили, — только тогда все изменится.
Ошибаться не стыдно, главное не продолжать делать то же самое. Даже преступник после того, как отсидел свой срок, искупил вину, — он больше не преступник, он может начать новую жизнь и жить дальше.
<...>
Я не досижу до условно-досрочного, потому что режиму осталось меньше. Никогда ни один режим тоталитарный не был так крепок, как перед крахом».
